И.Иванов, М.Сизов, октябрь 2003 г.

Али ты чега восхоте – молися

(Из путевых записок)

Два креста

     На горе над Ильменем – часовня, рядом – Поклонный крест, перед ним кем-то положены цветы. Здесь в старину и был монастырь. Красота-то какая! Озеро расстилается и сливается с мглистым небом вдали, внизу, у берега, лежат в раскорячку рыбацкие струги. Хочется молча упиваться этой волей и чистотой. С кручи спускается дорожка и далеко вьется по прибрежной отмели к воде. Никак не удержаться, чтобы не пройти по ней, выложенной камнем, древней стезе наших пращуров. Да и там, у хладных вод, что скажешь? – вот она, Родина!

     Направо видно село Устрека. 23 февраля 1943 года эту бескрайнюю озерную ширь на лыжах преодолела 19-я лыжная бригада якутов, и здесь, у берега, на льду они были замечены врагом. Шквал бомб и пуль посыпался на них. Отчаянно бросившись на штурм десятиметровой кручи, они выбили немцев, но какой ценой! Погибла почти вся бригада. Несколько лет назад правительство Якутии установило своим землякам здесь обелиск... Более полумиллиона (!) наших воинов покоится в братских могилах на Новгородской земле. А сколько косточек до сих пор находят непохороненными поисковые отряды, а скольких уже не найти, не опознать... Помяни, Господи, всех здесь убиенных, имена же их Ты, Господи, весть.

     ...Если кинуть взор налево – вдалеке, почти у самого берега, видны купола Успенской церкви в Коростыни. Наш путь лежит туда.

* * *

     В Коростынь мы подъехали, когда уже начало смеркаться. Первое, что видишь с дороги, – большой крест на фоне озера. Но что-то не то, как будто... Спешившись на хорошо заасфальтированной (опять что-то не то!) автостоянке, подходим ближе – так и есть: крест не наш. Кто мне скажет, что всякий крест должен почитаться, ибо Он есть орудие смерти Спасителя, тому напомню я, что на гитлеровских «Тиграх» тоже кресты рисовали, «крыжи латынскыя» – помните? Так вот, именно такой и увидели мы на берегу Ильмень-озера. Более того – как оказалось, это не случайное совпадение.

     Дело в том, что крест такого начертания – традиционный у немецких рыцарей-крестоносцев. Эти кресты были изображены на щитах еще у противников Александра Невского, спустя столетия они появились на танках, сметавших все живое на Российской земле, теперь этот крест – здесь. Это место возле Коростыня, как следует из надписи, – кладбище немецких военнослужащих. Буквально перед нами из каменной ограды мемориала вышли эстонцы, что-то по своему лопоча, они возложили к немецкому кресту цветы. Дело понятное – у них теперь это модно, цветы к таким монументам не столько в память отцов, сколько по идеологическим соображениям... Композиция из железного креста в окружении шести камней с именами сотен немецких военнослужащих (имя, воинское звание, дата смерти – и далее в строку снова имя, воинское звание...) вызывает какое-то холодное, мрачное чувство, впрочем, видно, что все распланировано профессиональным архитектором, стоит немалых денег. Теперь это, следует думать, один из объектов показа западным туристам.

     Выходим из ограды и тут вдруг видим сперва не замеченный среди берез, скромно стоящий среди них деревянный православный крест. Он, конечно, не так ухожен, к нему не ведет отсыпанная дорожка и нет ограды... Ну и что! Главное-то – сразу видно, что поставлен он не какими-нибудь государственными архитекторами на бюджетные деньги, а сделан православными, вручную, а отличие тут такое же, как между холодным металлом и теплым деревом. Бог знает, в честь чего поставлен он – никаких надписей нет. Может быть, просто освящает землю... Пока я примериваюсь, как сфотографировать крест, Михаил срывает несколько цветочков и, убрав старые завядшие простоцветы, крестясь, кладет свежий букет полевых цветов. Здесь были православные...

Господь управит

     Пушистым комком осеннее солнце закатилось уже за край озера, когда мы вернулись в машину. Игорь щелкнул тумблером, зажегся свет в кабине – и окна стали угольно-черными. Как незаметно наступила ночь!

     – Ну а теперь куда? – раздумывает Игорь. Ситуация тупиковая. В Коростынь мы приехали, чтобы разузнать о местном почитании жертв Шелонской битвы и тем самым поставить точку в нашем путешествии. Но к кому обратиться? В память о битве и знаменитом Коростынском договоре в старину здесь поставили Успенскую церковь. Вот она – за забором, выделяется черным пятном на потухшем небе. Только один огонек горит на верху колокольни. Понадеявшись, что там сторож, дважды обошел я храм кругом в поисках двери, куда можно постучаться. Нет, везде висят внешние замки. Видно, на колокольне просто забыли выключить свет. И теперь, действительно, куда податься? Может, махнуть на все рукой и отправиться в Новгород на ночевку, а утречком – обратно в Сыктывкар?

     – Давай потихоньку вперед поедем, может, кого встретим, – предлагаю Игорю. На первой скорости ползем по вымершей улице (даже собак нет!), минут через десять световой сноп от фар упирается в автобусную остановку. Там молодежь «тусуется», сигаретами дымит.

     – Ребята, а что это за кресты у вас на берегу стоят? – завязываю разговор.

     – Там немецкий, – показывает рукой парень, – а там крест по старой вере.

     – А кто этот крест «по старой вере» поставил? Где он живет?

     – Батюшка Николай? – снова откликнулся «продвинутый» парнишка. – Так он живет не здесь, а в Борисово. Сюда изредка приезжает служить.

     Где-то час мы добирались до Борисово и кружили в темноте по его пустынным улочкам – в селе рано ложатся спать. Примет ли нас священник? К счастью, в домике около храма светились окна.

     Отец Николай оказался невысоким плотным человеком, весьма интеллигентным в обращении. В доме его все просто: печка, деревянный некрашеный стол, длинные лавки. Матушка Наталья Ивановна сразу начала собирать на стол, несмотря на позднее время. Невзначай спросили, какая фамилия у батюшки, и очень удивились...

     – Мы в Интернете нашли и напечатали информацию про отца Николая Епишева, он водит крестные ходы на место Шелонской битвы. Из-за этого, можно сказать, и сюда приехали.

     – Ну, прямо в точку попали, – рассмеялся священник и развел ручищами. – Епишев я и есть.

     За угощением батюшка рассказал про эти крестные ходы. Но начал издалека – с писателя Достоевского.

     – Сам я не местный. Родился в Ленинграде, в районе Сенной площади. Той самой, где разворачивались события романа «Преступление и наказание». С детства полюбил те хмурые дома, дворы-колодцы, углы, в которых теплятся судьбы людей. Историю Достоевского про Раскольникова я и сейчас кожей чувствую, ведь он про наше время писал. Бывает, едешь в метро и вздрагиваешь, когда по радио рекламу объявляют: «Сенная, 6. Ломбард. Круглосуточно!» Ну как старуху-процентщицу не вспомнишь?

     Учиться я поступил на филологический, в Ленинградский пединститут. По окончании стал «подпольным человеком», подобно многим интеллигентам в советское время. Работал в кочегарке. Потом судьба забросила в Старую Руссу. Здесь и стал священником. Оказалось, что эти места тесно связаны с Достоевским – он часто приезжал лечиться на местный курорт, купил здесь дом, жил в нем в последние годы перед смертью. Итак, стал я служить, и мое педагогическое образование пригодилось – читал лекции в школах, на курорте, участвовал в образовательных чтениях в доме-музее Достоевского, написал даже исследование по «Преступлению и наказанию». Однажды познакомился с прапраправнуком Федора Михайловича, который, как и предок, приехал с семьей лечиться на курорт. Что меня поразило: сам того не зная, он приехал как раз в день празднования иконы Божией Матери «Старорусская». А ведь Федор Михайлович очень почитал этот образ, он и поселился-то рядом с Георгиевской церковью, чтобы быть ближе к иконе.

     К Шелонской битве «Старорусская» имеет самое прямое отношение. Интересна и предыстория, как она попала на Русь. По преданию, ее написал евангелист Лука, и со временем она оказалась в Константинополе. Ее почитали не только византийцы, но и все христиане, в том числе новокрещеные русские. По размерам она была самой большой в мире – высота ее 3 аршина 12 вершков, это примерно 280 сантиметров. Думаю, и сейчас такой нигде нет. Когда в Византии вспыхнули иконоборческие гонения, икону переправили через Черное море в Ольвиополь, близ нынешнего Херсона. В 1470 году Ольвиополю стали угрожать турки. Это был последний оплот Византийской империи, Константинополь к тому времени уже двадцать лет как был завоеван мусульманами. Чтобы спасти святыню от поругания, византийцы отдали образ киевскому князю Михаилу Олельковичу, который как раз вел военные действия у южного Буга. Интересно, что греки просили его переправить икону на Русский Север, поскольку оттуда в Ольвиополь часто приезжали богомольцы, почитавшие образ. И Господь так судил, что через малое время новгородцы пригласили Михаила Олельковича к себе княжить. Он пришел туда вместе с иконой – несколько десятков дружинников несли ее на огромных носилках. Потом ее переправили в Старую Руссу – ровно за полгода до Шелонской битвы.

     Какую роль икона сыграла в нашей истории? Она решила судьбы двух царей – первого и последнего. Вспомните, что было в конце XV века. Русь балансировала на острие ножа. С одной стороны, хан Ахмат собирал войска для подавления воспрянувшей Руси. Готовился чудовищный реванш после Куликовской битвы, Москву предполагалось вообще стереть с лица земли. С другой стороны, вся Западная Русь находилась под польской пятой, и к королю Казимиру вот-вот должен был переметнуться Новгород. А что такое Новгород? Это огромная северная республика, раскинувшаяся от Мурмана до Пустозерской тундры. Если бы с двух сторон захлопнулась эта ловушка, от Руси бы ничего не осталось. И в этих сложных условиях Великий князь Иван III предпринимает поход на Новгород. Войско его – всего 5 тысяч копий. А со стороны Великого Новгорода навстречу выступает 40-тысячная армия. Восьмикратное превосходство! В Старой Руссе новгородцы молятся Богородице, чтобы Та даровала им победу. Ведь их дело «правое» – они защищают свою землю от агрессора, защищают старину и исконные права, данные еще Ярославом в «Русской правде». И Богородица внемлет молитве – за два часа битвы на Шелони 40 тысяч новгородцев разгромлены в пух и прах.

     В чем здесь дело? Почему Богородица отвернулась от богомольцев? А Она и не отворачивалась – все сделала, как просили. Новгородцы хотели защитить «старины», вот и получили. В ту пору только в составе единой Руси во главе с Москвой можно было спастись. А под Польшей – какие «старины»? Через год после Шелонской битвы это показали события в Юрьеве (Тарту). В день Крещенского праздника поляки утопили там, в только что освященной проруби, святителя Исидора и других русских, отказавшихся принимать униатство. Так что Марфа Борецкая тянула новгородцев в пропасть. Она вместе с боярами, которые очень схожи с нашими современными олигархами, пыталась спасти не старину, а возможность получать барыши с обширных северных территорий. Тогда нефть не добывали, но ценилось «мягкое золото» – пушнина. Ни с кем делиться олигархи не хотели и готовы были на все.

     Такова суть молитвенного прошения... Ты молись – и Господь управит все лучшим образом. Недавно археологи в земле Старой Руссы нашли берестяную грамотку, на которой, словно завещание нам, написано только одно предложение: «Али ты чега восхоте – молися». Главное – молись, проси, а как Бог исполнит просьбу, это уж не твое дело.

     Еще один пример – отречение Царя Николая II от престола. Известно, что Государь-страстотерпец дважды молился перед иконой Божией Матери «Старорусская». Был он в Старой Руссе и за день до отречения. Что он вымолил у Богородицы? Явно Царь не просил владычества коммунистов над страной и гонений на православных. Но кто знает, что в ту пору было предпочтительней?

Икона-летопись

     – Вы в Коростынь-то заезжали? – спрашивает нас батюшка.

     – Да, только храм был закрыт.

     – Утром я вас туда свожу. Там есть один из первых списков Старорусской иконы, очень необычный. В конце XVI века нашу «Старорусскую» увезли в Тихвин, чтобы спасти город от моровой язвы. Богородица вняла молитвам горожан, но после этого ее обратно не отпустили – продержали в Тихвине до 1888 года. А накануне, в 1887 году, ручане сделали копию иконы. Однажды, как говорит сказание, Богомладенец на иконе «взыгрался» – повернулся вполоборота к Божией Матери и левой ручкой, уже без свитка, закрыл Свое ушко. «Теперь будет нас слышать вполуха!» – взволновались тогда ручане. Многие решили, что это знамение о грядущем наступлении безбожия... Вот посмотрите, какой стала икона.

     Священник показывает нам литографию, на ней действительно Богомладенец закрывает левое ухо. А по окладу иконы размещены образы святых.

     – Тут вся история Старорусской земли, – поясняет о. Николай. – Слева вверху – преподобный Иоанн Лествичник, небесный покровитель Ивана III, который присоединил Новгородщину к Москве. Справа напротив – мученица Параскева Пятница, покровительница русских в борьбе с татарами. Ниже слева – Анна Пророчица, которая с Иоакимом встречала Богородицу в храме. Анна символизирует здесь сретенье, то есть встречу, Новгорода и Москвы. Напротив нее – преподобная Мария Египетская, покровительница первой жены Ивана III. Семейственность Великого князя показана не случайно – ведь битва на Шелони и Коростынский договор определили всю будущность княжеского рода. Сразу после объединения с Новгородом Иван III венчался на царство, и у Руси появился царь. Эта же победа позволила ему заключить брак с византийской царевной и провозгласить Москву третьим Римом.

     После Шелонской победы Иван III вывел Русь на ту геополитическую орбиту, по которой наша страна движется до сих пор. И как блестяще он это сделал! За десять лет решил все политические вопросы, которые перед ним стояли. Для Руси было подарком, что в детстве Иван воспитывался при слепом отце – Василии Темном, тому Шемяка выколол глаза. С 12 лет он был глазами Великого князя, участвовал во всех политических делах и к тридцати годам вырос в зрелого политика, стратега.

     – Сейчас много говорят о царе Иване Грозном, о его канонизации. Но, получается, его дед Иван III больше сделал для православия, – перебиваю я священника.

     – Уж если говорить о канонизации, то разумнее бы прославить не одного Царя, а, скажем, Собор русских властителей. Созидая Русь, они тем самым утверждали православие на земле. Но вернемся к иконе... Вот здесь внизу еще пять образков. Это наши ильменские святые: преподобные Михаил Клопский, Ефрем Перекомский, Варлаам Хутынский, Антоний Леохновский и Антоний Римлянин. У нас близ Коростыня, на берегу Ильменя, лежит камень, на котором по водам преподобный Антоний прибыл из Рима. Каждый год мы ходим туда крестным ходом...

     – А на Шелонь когда начали ходить? – напомнил я, с чего начался разговор.

     – Три года назад. И тому была своя предыстория...

Солдат у порога

     – Началось все с маленьких крестных ходов по селу, – рассказывает о. Николай. – Когда я сюда приехал, то никого из сельчан не знал, и никто меня к себе не звал. Народ здесь замкнутый, сам по гостям не ходит, а если пригласишь – сидят скованные, набрав в рот воды. И вот решили мы на престольные праздники ходить по деревням, с посещением каждого жилища. Людям это понравилось – встречают у калитки со своей иконой, прикладываются к Евангелию и кресту, я их благословляю, окропляю святой водой. Потом заходим в дом, поем тропарь главной домашней иконе. Пока обойдешь деревню, день проходит. Так я перезнакомился со всеми, люди меня привечать начали.

     А в 1999 году мы провели крестный ход на корабле – проплыли с молитвой по всей акватории Ильмень-озера, освящали воду. Такое, думаю, здесь впервые было. Отдельно на озере совершили панихиду о погибших подо льдами якутских красноармейцах-лыжниках. Сейчас со Штыровым, главой Республики Саха, ведутся переговоры, чтобы построить часовню в их память, письма ему пишем.

     В старорусской земле столько солдат лежит, что молиться надо круглые сутки. Однажды наш краевед, учительница Людмила Михайловна, говорит: «Батюшка, я вас во сне видела. В окружении парней с лопатами. На них какая-то форма, но вроде не военная, я не разглядела. Они вас о чем-то спрашивают, а вы показываете: вот здесь ройте, здесь... А потом другой кадр, как в кино: кулич вижу, огромный, весь глазурью залит, как многоцветный букет». К чему бы этот сон? Вскоре Пасха наступила, и звонит мне военком: «Ребята из поискового отряда «Долина» нашли в лесу много тел павших солдат. Надо бы отпеть». И вот служу я панихиды над русскими косточками... Господи, сколько их! Неотпетые души, мыкающиеся по мытарствам. Но вот, ребятки, и на вашей улице теперь Пасха! Отпел их пасхальным чином.

     Души непохороненных, действительно, мыкаются где-то в заброшенном, неосвященном мире. Случай был в Мясном Боре, девушка рассказывала. Вечером к ней в дом постучался солдат: «Сестрица, дай хлебушка». Она выносит целую буханку. Он взял буханку и говорит как бы удивленно: «Вот как вы стали жить-то хорошо». Повернулся, чтобы уйти, и девушка видит, что это скелет. А другие ребятишки однажды в лес ходили и вернулись бледные, молчат. Потом признались, что «видели смерть». Будто бы встали люди из-под земли и снова стали падать – что-то ходит меж ними и косит всех подряд. Такие вот явления.

     А в один год было явление во плоти. У нас в Коростыни остановились шесть автобусов и оттуда стали высаживаться офицеры германского бундесвера – полковники, генералы. Ветераны, которые в войну бесчинствовали здесь, снова вернулись на нашу землю. Приехали открывать свой мемориал.

     – Мы видели этот тевтонский крест, – встреваем в рассказ священника. – Непонятно, почему его именно там поставили?

     – Место очень красивое. Линия горизонта сливается с небом, и такое ощущение, что в вечности находишься. Это место богоизбранное. Но так случилось, что в пионерском лагере, который находился там до войны, фашисты устроили госпиталь. Лечились в нем солдаты дивизии «Мертвая голова». Наверное, кого-то хоронили рядом с госпиталем, но я уверен, что всех похороненных оттуда давно уже вывезли. Так что никакого повода устраивать там свой мемориал у немцев не было. Но они настояли – в какой-то «дыре», Коростыни, им обязательно понадобилось духовное присутствие. Конечно, они знали о Шелонской битве, о Коростынском договоре, положившем начало единого русского государства. Не случайно и дату для открытия мемориала выбрали – следующий день после памяти святого князя Александра Невского. Может, и не сами додумались, а просто лукавый так устроил.

     Об открытии «фашистского мемориала» ручане узнали заранее, и район против этого поднялся. Губернатор, испугавшись, согнал сюда весь ОМОН, они перекрыли въезд и выезд из Коростыни. Но нас с еще одним священником пропустили, приняв за участников торжеств. Мы пришли пораньше в полном облачении, чтобы в пику немцам служить панихиду у стелы нашим воинам, павшим в Великой Отечественной. И вот приезжают автобусы. Увидев нас, немцы были вынуждены выйти. С ними оказался армейский оркестр, он начал играть советские военные мелодии. Затем с венками они пошли пешком к своему мемориалу. Так и получилось, что прежде им пришлось посетить памятник русским воинам, а потом уж свой. А мы поднялись к Успенской церкви, обошли ее крестным ходом. Идем и слышим от мемориала звуки мегафонные – лающую немецкую речь. Аж мороз по коже, так вспомнилась война.

     Позже несколько ветеранов фашистской армии поднялись к нам в церковь. Через переводчика стали спрашивать, почему мы не пришли на их мемориал. «Наш крест, – говорят, – общий, и для наших, и для ваших солдат. Вы же свой не поставили». И тут один из них рассказал, что видел своими глазами, как расстреливали нашу дивизию. «Они лежали штабелями на льду, а когда началась весна, ушли под воду. Почему вы им крест не поставили?»

Вразумление

     – Как говорится, свято место пусто не бывает, – заключает священник. – Вот тогда, в пику тевтонскому кресту, мы начали проводить крестные ходы к месту памяти о якутской дивизии. Вспомнили и про убиенных русских воинов на реке Шелони. В 2001 году, на 530-летие Коростынского договора, пошли туда первый раз крестным ходом – 50 километров от Коростыни до Велебиц. Помню, подходим к какой-то деревне, а там уже на околице встречают – все на улицу высыпали. Иван Иванович, мой помощник, на видео снимал и вперед с камерой забежал. Спрашивает у людей: «Откуда вы про крестный ход-то узнали?» Они отвечают: «Мы тут батоны ждем». Оказывается, вот-вот должна была хлебовозка подъехать. А в других деревнях люди плакали, видя хоругви, иконы и столько верующих людей, идущих вместе.

     В прошлом году во время крестного хода установили мы два креста – у места Шелонской битвы и в Коростыни, рядом с немецким мемориалом. Дело оказалось непростое – нечистый вовсю сопротивлялся. За месяц перед этим кто-то в окошко Покровского храма у нас в Борисово бросил камень, завернутый в подожженную ветошь. Если бы не Иванушки, храм бы точно сгорел.

     – Какие Иванушки?

     – А вот слушай. В тот день с утра поехали мы в Шимск на требы. За рулем сидит Иван водитель, рядом мой помощник Иван Иванович, и едем мы к мальчику Ивану. Совпадение удивительное. Сейчас это имя стало редкостью, если сравнить с прежними временами. Я часто читаю поминальные записки об убиенных на фронте, так вот 80 процентов там Иваны. «Сегодня будем поминать Иванушек» – что это значит, у нас в храме все знают.

     Короче говоря, вернулись мы с треб – из алтаря нашего Покрова дым валит. Иван Иванович как человек военный быстро организовал людей, доставку воды, стали тушить. Сам он чуть не погиб – вышел из храма последний, по наитию ориентируясь в дыму. Помогла закалка летчика высотных самолетов. Начали мы потом смотреть урон. Подоконник южного окна весь сгорел, и рама окна полностью выгорела, а иконы, лежавшие на подоконнике, остались нетронутыми. Даже стекла окладов не закоптились. Евангелие напрестольное ничуть не обуглилось, хотя вокруг престола огонь бушевал. Интересно, что в алтаре у нас стояла стеклянная батарея с простой водой для обогрева, стенки ее в палец толщиной. Они лопнули. А рядом были обычные полиэтиленовые бутылки со святой водой – и даже не оплавились. Стали мы соскребывать копоть со стен, сдирали ее вместе с краской. И в том углу, где возник пожар, под слоем краски обнаружилась старая замазанная фреска. И, как думаете, кто на ней изображен? Иоанн Предтеча! Так что Иваны храм спасли.

     Были и другие искушения. Во время последнего крестного хода на Шелонь мы брали с собой много детей. Они шли нормально все 50 километров, но все же маленькую часть пути пришлось сократить, сели на автобус. И вот уже после крестного хода как раз на этом небольшом участке, где мы не шли пешком, недавно едва не случилась трагедия. Ехали мы на своей машине с небольшой скоростью. И вдруг средь бела дня сбоку нас таранит «девятка». Вы знаете, какой у нее бампер, это танк. Матушка моя чудом осталась жива. В «девятке» сидели какие-то кавказцы. До сих пор они судятся с нами, хотят получить компенсацию за помятый бампер.

     Так Господь нас вразумляет. Однажды с Иваном Ивановичем едем в Петербург, и аккурат напротив поворота в Вырицу останавливает ГАИ. Думаете, простое совпадение? Какое там! Сколько раз прихожане говорили мне: батюшка, съездите к Серафиму Вырицкому. А я все откладываю. Последний раз бывал там в 60-х годах, мама возила меня, маленького, к Серафиму. А на этот раз, представьте, уже милиция напоминает...

     Так же было и с крестным ходом на Шелонь. Было много разных «напоминаний», пока не собрались и не пошли туда.

Шелонь

     Утром мы поехали в Коростынь, в Успенский храм. Отец Николай крестил людей, а мы молились перед Старорусской иконой с «взыгравшимся Младенцем». Церковь до конца еще не отреставрирована, на полу лежит штабель досок, пахнет известкой. Даже не верится, что этот сельский храм, можно сказать, ровня знаменитому Успенскому собору в Москве.

     Московский Успенский собор, главный храм объединенной Руси, был заложен Иваном III сразу после заключения Коростынского договора. В ту же пору Великий князь стал величаться царем – возникло Русское царство. Прошло ровно 250 лет, и в 1721 году, сразу после победы над шведами, петербургский сенат утверждает указ Петра I о создании Русской империи. В ознаменование этого Екатерина I в том же году в подаренной ей Коростыни закладывает этот Успенский храм. Два этих храма символизируют Царство и Империю.

     – Конечно, Екатерина помнила о Коростынском договоре, – объясняет нам о. Николай. – Еще бы! Это мы забыли, сколь он важен в нашей истории, а предки наши всегда это сознавали.

     Вы, наверное, помните, что на 2000-летие Рождества Христова, совсем недавно, в Кремле было великое событие – изнесение главных русских святынь. Они выставлялись в церкви преп. Иоанна Лествичника, которая находится в основании знаменитой колокольни Ивана Великого, построенной все тем же Иваном III. У меня есть фотографии этих святынь из тайников Успенского собора. Там 99 вещей связаны только с одним Распятием Господа Иисуса Христа: частички Животворящего Креста, часть копия, гвозди, часть облачения ризы Господней... Вынесли их на обозрение только в величайший праздник – на 2000-летие Рождества. Но представьте – то же самое было 24 августа 1471 года, в день подписания Коростынского договора. Русские святыни вынесли для поклонения народу. Такова была радость от объединения с новгородцами!

     Пришла пора прощаться с батюшкой. Он проводил нас до калитки, ступая по мягкому ковру из опавших листьев, благословил, объяснил, как добраться до места Шелонской битвы.

     Снова урчит машина, за окнами мелькают осенние виды. Вот и село Велебицы, название которого расшифровывается как «велия», то есть великая, «битва». Там, на высоком холме, стоит Иоанно-Богословский храм, рядом с которым в ветхой сторожке живут две старушки-смотрительницы – Вера Ивановна Строде и Мария Яковлевна Реппельс. Вера Ивановна ведет нас к Поклонному кресту, по пути рассказывает о себе:

     – Я со своим мужиком в Воркуте познакомилась, увез он меня в Латвию, в город Резекне. Двенадцать лет назад он умер, и мне гражданства не дали, стали меня выживать тамошние нацисты, чтобы я дом за бесценок продала. Ну, я подарила дом одной женщине в нашем православном храме, она немножко денег на дорогу дала, и подались мы с Машей Реппельс на родину. Мы с ней тоже в Резекнском храме познакомились. Маша псковская, а я родом из Старой Руссы. Приехали, а жить негде. Спасибо владыке Льву, пустил нас в этот домик... Девятый год уж в нем ютимся, не жалуемся.

     Смотрительница подводит к высокому дубовому кресту. Тому самому, который был установлен год назад во время крестного хода. На нем надпись: «Спаси, Господи, люди Твоя. Жертвам российских лихолетий – вечная память; создателям единой России – вечная благодарность от потомков; сим победиши».

     Простившись со старушками, едем дальше. Почти сразу обычный проселок переходит в мощенную булыжником дорогу. Это древний псковский тракт, которому 1000 лет. У деревни Скирино (от слова «секира» – в память о битве) встречаем согбенную старуху, бредущую с клюкой в руке.

     – Бабушка, где тут у вас речка Дрянь? Она протекает у Скирино и впадает в Шелонь. Говорят, в том месте, где она впадает в Шелонь, была битва между новгородцами и москвичами.

     – Ой, сынок, – кряхтит старуха, – я прожила 75 лет и не слышала про такую речку. Названье-то чудное. Были б мои родители живы, они бы сказали, ангел ты мой.

     Подъехала девочка на велосипеде и указала рукой вперед:

     – Во-он у того ручья под горкой прошлым летом священники пели молитвы. Мой папа ручей и вправду Дрянью называет. Но я думала, что это из-за болотины, он ведь совсем пересох.

     Спускаемся под горку. Я продираюсь сквозь кусты к ручью. «Ты куда?» – спрашивает Игорь. – «Руку в Дрянь опустить». – «Смотри, отсохнет!» Игорь, конечно, шутит. Дрянью эту реку побежденные новгородцы назвали отнюдь не из-за качества воды.

     За ручьем открывается огромный луг, протянувшийся до самой Шелони. Перед революцией приезжал сюда полковник генерального штаба с короткой фамилией Баов, что-то вычислял, чертил на топографической карте и установил, что именно здесь произошла сеча, определившая судьбу России.

     – Ребята, где здесь Шелонь? – раздался голос сзади. Из окна подъехавшей «Ауди» высунулся мужик в очках.

     – Вы место битвы ищете? – не поняв, переспрашиваю его.

     – Какой битвы?!

     «Ауди» покатилась дальше, покачиваясь на кочках. Видимо, мужику понадобилось машину в реке помыть. Когда он исчез из поля зрения, место битвы мне показалось еще более пустынным. Одна только черная кобыла стояла в траве, лениво помахивая смоляным хвостом.

     – О, Русь моя, до боли мне ясен долгий путь, – стал я вспоминать строчки из Блока, чтобы придать торжественность моменту. – Летит, летит степная кобылица, и мнет ковыль...

     – Никуда она не летит, слава Богу, – заметил Игорь. – Посмотри, что у нее на шее.

     Подходим ближе: с шеи черной кобылицы свисает толстая железная цепь. Никогда такого не видел. Это ж, какая дикая силища у нее, если пришлось ее приковать цепью к земле! С некоторой опаской подходим и треплем ей холку меж чутко воспрянувшими ушами.

     Так что не получилось у нас «блоковского апофеоза» в конце путешествия. На обратном пути я все оборачиваюсь в сторону Шелони – чтобы полюбоваться на мирно пасущуюся лошадь. Хорошо ей там, в сытных лугах, без слепней и оводов. Осенний рай.